Самосожжение прессы

31 октября в подмосковном городе Жуковский поджог себя главный редактор местной газеты “Современник”. Облился какой-то горючей дрянью и поджог – в день своего рождения на глазах “коллектива редакции”, как принято называть это учреждение.


В изложенном есть одна неточность: формально уже два дня как он был бывшим главным редактором. В акционерном обществе, созданном для издания газеты, уже появилась ликвидационная комиссия, в редакции обязанности главного уже выполняла его бывшая заместительница.


8 ноября в институте Склифосовского он скончался. 10 ноября в Жуковском его похоронили. Местная прокуратура уголовное дело по факту самоубийства возбуждать отказалась. От городской администрации на похоронах присутствовал один чиновник, тот самый, который на угрозу сжечь себя сказал: “Пусть зажигает. Все равно надо помещение ремонтировать”.


Что делать я знаю, путь даже привычная формула жалоб “о восстановлении справедливости” звучит кощунственно, но я не понимаю, а точнее боюсь понять то, что высвечивает в нашей жизни этот трагический факел. “Труднее всего обстоит дело с правдой, когда правдой может оказаться все” (С.Е.Лец).


Все произошло вскоре после выборов. На этих выборах редактор “Современника” отклонил предложения о исключительном сотрудничестве с командой наиболее вероятного кандидата и предоставил место в газете всем кандидатам, включая менее вероятных. Разумеется, ему этого не простили, хотя у него не было секретов, да и не могло быть, не только по причине того, что в городе с сорокатысячным населением и так все про всех известно, но в его газете заместителем редактора была дама, открыто работавшая на команду фаворита. Когда вдобавок к собственным трем тысячам тиража он выпустил еще три агитационных газеты другого кандидата (содержание – избирательного штаба, верстка, набор и распространение – “Современника”) он и этого не скрывал, хотя содержание и пованивало компроматом.


Он не был принципиален, скорее вежлив. Он пришел в газету из инженеров, потому что газета была доступным ему путем в политику. Он участвовал в выборах и инженером, и журналистом, и редактором, но ни разу не выиграл, а журналистика казалась ему компенсацией неудовлетворенных амбиций переделать мир. И газета постепенно стала для него всем, кроме одного: карьерой, престижем, общественным весом, волшебным ключиком Буратино, чем хотите, но только не профессией: в другой газете он себя представить уже не мог.


И поэтому во имя выживания газеты он готов был пойти на многое – хитрил, интриговал, продавался по мелочи во имя высокой цели, вступал в компрометирующие его союзы и лукаво выскальзывал из них, чтобы сохранить ореол независимости, заигрывал с властью, получая от нее деньги, но не столько, чтобы сочли, что он продался. Словом, делал то же самое, что делают сегодня сотни и тысячи его коллег, ибо у него не было выбора; потому что, опять же по Лецу, безвыходным мы называем такое положение, простой и ясный выход их которого нам не нравится.


Кстати, редактором он был вполне толковым: увеличил тираж, установил киоски для распространения и подписки, вытащил газету из долгов и даже на последней избирательной компании заработал больше всех в городе – чуть не на год вперед, обеспечив газете безбедное существование. Подчеркиваю – газете, потому что нищенские зарплаты сотрудников так нищенскими и оставались и редактор ближе к ночи развозил задержавшихся на своем стареньком “Москвиче”.


А после выборов за руль бульдозера власти сел новый руководила и редактор попал под этот бульдозер, наглый, хамский, торящий одну единственную дорогу под названием “кто не с нами, тот против нас”, крушащий бордюры законов и тропинки здравого смысла. Видно, власть дорого заплатила за свою победу и ей было не до нюансов. Что поделаешь; это “кто не с нами…” того и гляди вернется на все знамена, вместе с гимном Александрова и двуглавым орлом на серпе и молоте.


И редактора смяли. Именно смяли, а не сняли. Он-то думал, что у него, предусмотрительного, есть по крайней мере три степени защиты – акционеры, которые эту газету издают, товарищи по редакции и читатели, наконец. А оказалось – один как перст со своим либерализмом, интеллигентностью и подвижничеством.


Акционерами были ведущие предприятия г. Жуковский. Он обошел главных и ни у одного не было претензий ни к нему, ни к газете. Но вызванные на экстренное собрание, под недреманным оком новой администрации они проголосовали за ликвидацию ЗАО все, кроме одного. Кстати, большинство из тех, с кем он говорил, сами не пришли, а прислали представителей, видимо, в знак протеста против произвола. Редактор не учел, что его ЗАО для их предприятий не прибыльно, а сопротивляться ради идеи или личных обязательств – уже дураков нету. Кстати, протокола этого собрания до сих пор никто не видел.


Товарищи по редакции собрались по собственной инициативе и написали письмо в его защиту, а два дня спустя уже с участием куратора от администрации собрались снова и единогласно освободили редактора от занимаемой должности, приписав, что коллектив – цитирую: “согласен сотрудничать с администрацией города”. Только ли наша бедность виновата, что достоинства нам не хватает? Но ведь и какое единство может быть в газете, единственная задача которой – выжить? Не защищенные ни идеей, ни зарплатой, ни чувством чести, они выбрали простейшее: сдались сами и сдали редактора. Кстати, первого письма уже нет в природе, есть только свидетели, что оно было.


И читатель его предал, не встал на защиту. Потому что его в городе уважали, а газету – не очень. Печать индивидуальности лежала именно на нем, а не на его газете, тем более что следующий номер вышел в срок и обо всем происшедшем там ничего толком не было сказано.


И редактор остался один. И это было нестерпимо. И он хотел, чтоб все поняли, как это нестерпимо. Он готовился к самосожжению как к демонстрации: на ступеньках мэрии, с принятием мер предосторожности, как у каскадеров, чтоб эффектно, опасно, но не очень больно. Но омерзение было так велико, что он сорвался, сделал это спонтанно, впопыхах. И погиб.


Костры на обрывках газет вспыхивают по всей стране, общее самоощущение прессы, ее растущее одиночество перед давлением власти трагичны. Пресса предает общество. Общество предает прессу.


В условиях дефицита совести отечество в опасности.

Алексей Симонов,
президент Фонда защиты гласности

Для еженедельной колонки в газете “Русская мысль” - написано 04.12.2000

← Все новости