Смешенье языков французского с нижегородским

Старый еврей портной утверждал, что если бы его сделали царем, он был бы богаче царя: он бы еще и шил!


Рональд Рейган в бытность Президентом Соединенных Штатов заодно бы снимался в вестернах.


Товарищ Сталин, возглавляя Политбюро, одновременно не оставляет первую профессию: грабит банки.


Смешно, да? Но уж как-то очень нелепо… А вот редактор отдела политики газеты M из города N становится депутатом областной думы и… продолжает возглавлять отдел политики – это как?


Ровнешенько наоборот от истории, которая, случившись как трагедия, потом повторяется как фарс, эта история начиналась как фарс, зато теперь превратилась или - чтобы совсем не впасть в пессимизм – превращается в трагедию.


В Фонде защиты гласности, который я имею честь возглавлять, одно из немногих табу звучит так: “Фонд не защищает журналистов-кандидатов и тем более журналистов-депутатов”. Возникло это табу не от хорошей жизни. На заре своего существования фонд в течение целого года защищал некоего молодого человека-владельца маленькой телекомпании в подмосковном Клину, он же главный редактор, оператор и прочая, и прочая. Мы писали протесты в милицию и прокуратуру, мы предавали гласности имена его врагов и требовали публичных расследований, а конфликты множились, и конца им не было видно. И вдруг мы стали замечать одну странную особенность: как у язвенников сезонное обострение, конфликты прирастали всякий раз в связи с заседаниями районной то ли Думы, то ли Совета, уж не помню, как оно тогда называлось. Оказалось, что наш герой на волне своей оппозиционной популярности “избрался” депутатом. Приходя на заседание как депутат, он вытаскивал видеокамеру, чтобы как журналист запечатлеть своих оппонентов, а потом и разоблачить их “политическую сущность”, наивно, лукаво, а на более поздний, отстраненный взгляд и подловато смешивая права и обязанности, лежащие на совсем разных юридических полках. Убедить его, что так делать нельзя, нам не удалось, он стоял на своем. На том и расстались, а образ оборотня, девицы-лебедя или доблестного царя-Гвидона (это уж кому как нравится) послужил нам основанием наложить табу и больше в подобные ситуации не попадать. И очень ко времени. Пару лет спустя чуть не вся верхушка Союза Журналистов ринулась в политику. Один особенно глубокий мыслитель выступил даже с публичным предложением основать партию журналистов и выступить на выборах единым списком. Но к тому времени мы отошли, опомнились и отщетинились поелику возможно.


Я уж и не знаю, стоит ли трезвым, да еще и в большинстве своем живущим в условиях господства здравого смысла читателям объяснять, где тут собака зарыта, и что в этом законном осуществлении журналистами своих гражданских прав так выводит из себя автора, что он брызжет иронией как ядовитой слюной. А вы представьте себе моего первого еврея, из анекдота, как он сидит на троне, в короне, со скипетром и подшивает мантию на своем вечном “зингере”. Ведь ни один из тех журналистов, о которых я тут поминал не “ушел в политику”, что было бы нормально, иногда хорошо, чаще плохо, но нормально. Ведь все они собирались остаться (и оставались в случае успеха) журналистами (обозревателями, замами, редакторами, ведущими и т.д.). И ни малейшее чувство неловкости от несовместимости этих двух занятий не закрадывалось в их души. Они считали, что это продолжение журналистики, просто возможностей больше, информация доступней, сами они защищенней, в том числе и от ответственности – и это во благо их газетам или компаниям. И никакая историческая память о предшественниках – членах райкомов, обкомов и прочих ЦК не бередила новое демократическое самосознание. И не чувствовали они, что смешивая божий дар с яичницей, теряют моральное право писать о государственных чиновниках, сохраняющих или создающих свои коммерческие структуры, о банкирах, покупающих депутатскую неприкосновенность и даже о бандитах, выигрывающих “мэрские” выборы. Мальчик, который выкрикивал из толпы, что король голый, может быть побит камнями, если обнаружится, что он нанят конкурирующей династией. Не могу объяснить. Не слышат. Даже близкие по духу, по взглядам, по убеждениям.


Журналистика в стране стала политикой, а потому и газеты, и экраны забиты властью при параде и в исподнем, во всех видах и ракурсах. Газеты и каналы “позиционируют” себя в политическом пространстве. Про независимость уже спрашивают, как когда-то про дружбу: против кого независимы? Даже у самых лучших, не потерявших достоинство все равно есть запретные имена и темы. Все постепенно становится похожи на всеми осужденного Доренко, который, с присущим ему цинизмом, когда-то изрек: “Я, как тяжелая пушка. У меня сектор обстрела 300 градусов. А что происходит в остальных 60 я не вижу и не хочу знать”. Дети - молодые журналисты, пришедшие на первую производственную практику, быстро познают местные табу: запретные для этого издания или компании темы и неприкосновенные имена. На табу эти первыми натыкаются, естественно, самые любознательные, что для журналиста почти синоним талантливости.


Сращивание журналистики и политики приводит к тому, что охранительные рубежи профессии стираются и затаптываются и вот уже одни подаются в депутаты, а другие сбиваются в бригады (чуть не сказал в стаи) и ездят по стране, прибарахлиться на пиаровских предвыборных кампаниях, топча и развращая местных коллег-недотеп. Вне границ профессии легко обходиться и без солидарности, и без профессиональной этики. Понятия достоверности, объективности, взвешенности теряют всякий смысл, и истинная журналистика, прямо как в советские времена становится уделом одиночек.


Когда амбал-любовник застал одного моего знакомого журналиста в квартире своей дамы сердца, тот, забарикодировав двери, долго выкрикивал со второго этажа, что ему угрожают политические оппоненты и свобода слова под угрозой. И милиция его-таки защитила. Мешаясь с политикой, журналистика теряет нравственную основу, читатель становится головной болью сродни тяжелому похмелью.


Так и хочется, перефразируя Ежи Леца, сказать: Коллеги, ну не бейтесь вы головой о стену. В соседней камере еще хуже.

Алексей Симонов,
президент Фонда защиты гласности

Для еженедельной колонки в газете “Русская мысль” - написано 18.12.2000

← Все новости