Авторизация или цензура? Статья корреспондента ФЗГ.

Наш корреспондент затронул очень непростой и, как нам представляется, более чем актуальный вопрос, касающийся взаимодействия журналистов с людьми, дающими интервью и комментарии.
Возражения, замечания и комментарии охотно разместим в дайджесте и на сайте ФЗГ.


Дмитрий Флорин,
собственный корреспондент ФЗГ в Центральном федеральном округе

Если внук Сталина подает в суд на «Новую газету» за то, что его деда назвали ответственным за репрессии, а на станции метро появляется надпись про то, что, дескать, всем у нас имеющимся мы как бы обязаны не кому иному, а именно отцу народов, возможно, все это укладывается в некую картину, и дальнейшие определенные события в СМИ имеют какое-то логическое объяснение. Нас бьет моль цензуры, а уж как мы самоедствуем самоцензурой! Но скажем так, «институт авторизации», широко развивающийся в последнее время, это что-то такое и новое, и «хорошо забытое недозабитое» старое. Причем «авторизированность» сия исходит порой из таких источников, которые, казалось бы, напротив, борются с самим фактом подобных требований, ратуя за свободу информации, слова, права человека, права журналиста и прочее.

Почему борцы с любой авторизацией, рассуждая на эту тему, перед тем как разрешить журналисту напечатать его слова, требуют прислать текст на авторизацию? Чтобы лучше и эффективней бороться с авторизацией? Как картавый логопед, великолепно сыгранный Роланом Быковым в фильме «По семейным обстоятельствам», который «может сам не уметь, но главное, чтоб умел учить»? Или как на наших журфаках, где сейчас работают мегатеоретики, не написавшие в жизни ни одной заметки ни в одном издании, критикуя всех и вся, учат будущих «правильных акул пера» «истинной журналистике»?

Было – пиши!

В 92 году, работая в газете «Вечерняя Рязань», я советовал своим более молодым коллегам: ЕСЛИ ЭТО БЫЛО, И ЕСЛИ ЭТО БЫЛО СКАЗАНО, смело – в печать, что и сам старался делать. Причем в те годы факт того, сможешь ли ты это доказать, и учтет ли суд показания твоих свидетелей – не играл никой роли. Признаться, я вообще о подобных казусах не думал. Какой суд – если он сам так сказал! Да и в суд никто не подавал. Если факт действительно имел место.

Разговор был короткий, главное – не врать, не передергивать, не вытаскивать из контекста, не лепить из кусочков фраз необходимое тебе. Было – делай, пиши, озвучивай. Не было – не думай даже.

Преступление против человечности

За последние годы НИ РАЗУ не давал до публикации свои материалы на «читку». Хотя ситуации были разные, однажды брал интервью у нового начальника ГАИ одного региона. Его пресс-служба прятала «тело» месяц. Провел операцию, вышел на начальника, прогнал какую-то легенду, пресс-служивые получили по ушам за нерасторопность, и вот я в кабинете у начальника. И я понял, почему его прятали. Он говорит, как непроспавшийся сапожник, через слово – известные междометия, которые мы не позволяли себе писать и в начале 90-х; мыслей нет, логика потеряна, пришлось самому подсказывать ему или вообще давать ответ на вопрос, он же при этом только довольно говорил: «Ну, ё! Точно так!»

Когда я расшифровывал его интервью дословно – пришел в ужас. Если бы это интервью поставить в «чистом виде» в газету, эту особу, по всем законам человечности, должны были на следующий день, минимум, уволить. Ибо из текста следовало, что он, минимум, идиот. Однако провести сей эксперимент даже ради человечности мне бы никто не дал. Задание было – похлопать по плечику и поздравить с назначением. Скрепя сердце пришлось «подчищать».

Слово не воробей

На вопрос любого чиновника из любой организации, мол: «а вы только вышлите нам текст перед публикацией, мы быстренько посмотрим, ничего не будем убирать, просто вдруг где-то какая-то ошибка, поправим - знаете, как иногда бывает…», - смело отвечал так, как какой-то умный человек научил: «Да вы что? Это же цензура! А у нас по законодательству цензура запрещена, вы что меня и себя на нарушение закона толкаете! Так же нельзя! В журналистике это запрещено!». Чаще всего на том конце провода начинали канючить, дескать, вот тут одна девочка недавно понаписала… НО СЛОВО НЕ ВОРОБЕЙ, даже если слишком запуганный.

Я в шоке

Я не понял происходящего несколько месяцев назад. Люди вышли с «совета Памфиловой», наши люди, люди, думающие о людях, люди, борющиеся за людей, разговариваю по телефону с одной женщиной из посетивших Кремль после встречи с президентом. Очень хорошо понимаем друг друга, с полуслова буквально, все, контакт установлен! Тут от руководства приходит «дополниловка»: «Спроси по поводу авторизации текста». Я ничего не понял. Поговорил с человеком, записал разговор на диктофон… Уточняю – что за авторизация? Объясняют – напишешь – вышлешь текст редактору, он поправит, потом интервьюеру – она поправит и завизирует, потом вышлешь дежурному редактору на публикацию. Пытаюсь выяснить у руководства – о чем мы говорим? Повторяют. Не верю – я же представился, предупредил человека, что пишу разговор, что буду слова использовать в материале, так мило побеседовали – зачем проводить эту «экзекуциаризацию», мы же друг другу уже доверяем?

Мне, признаться, и звонить человеку было неудобно, вроде как оскорбление какое-то, или полное признание своего непрофессионализма, мол, я тут чего-то накидал, гляньте, это можно в газету ставить? Но звоню, виновато так объясняю: вот тут начальство хочет, чтоб сделали авторизацию какую-то, я просто вам их слова передаю, но я лично не знаю, зачем это – я просто ваши слова поставлю, мы так хорошо поговорили, так что я ничего менять не буду – просто ваши слова… На том конце провода: «Записывайте мой мэйл». Мне было стыдно такое предлагать, а она даже не думала об этом – да без разговоров – записывайте. А я считал, что это как некое оскорбление – предлагать человеку такое. Что-то типа снятия показаний – сказали? Ознакомьтесь и подпишитесь!

Но я же не с пресс-службой общаюсь. Не с косноязычным, тяжело владеющим окружающей обстановкой и официальным русским языком потенциальным депутатом заксобрания, а вроде бы «со своими»…

Тенденция нагибает

За неполный год наблюдаю тенденцию. Мне все чаще стали напоминать об авторизации. Причем – не только руководство. Последний пример – общаюсь с рекомендованным мне сотрудником «Совы». Обсуждаем якобы группировку антинационалистов, состоящую из кавказских ребят. Респондент предупрежден, что ведется запись, в курсе кто я и зачем звоню. Долго и мило побеседовали. В конце разговора вместе думали, под каким псевдонимом ставить моего собеседника, ибо стесняется она под своим именем фашистов критиковать.

На следующий день, после выхода информсообщения, началось. Звонили моему шефу, потом еще кому-то, дошли до меня. Мой вчерашний интервьюер: - Дима, я же не знала, что вы прямо так все поставите, я же не думала, что это прямо интервью почти выйдет, вы сказали, нужны комментарии. Вы могли бы там один абзац убрать, а в другом добавить несколько слов и пару слов убрать? Сейчас зачитаю… И вообще то ТАКИЕ ВЕЩИ НАДО СОГЛАСОВЫВАТЬ!
- Это называется цензура, а у нас по закону цензура запрещена, вы что, за цензуру?
- Ой, ну хватит вам, о чем вы говорите, какая это цензура!

Текст поправлен не был. После долгого разговора с руководством был предложен вариант – написать дополнение в другом материале – новом. Респондент на это не пошла. Я потерял много времени на выяснение обстоятельств и объяснение их руководству. Мы свою позицию не изменили, но! По поводу авторизации мне сказали: «Если вам не предлагают – предлагайте сами!»

Борцы с борьбой

Приведу еще несколько случаев «авторизации» из последних. Получил задание руководства – беседую с двумя неглупыми людьми. Один авторизует свое интервью уже с 24 августа поныне, другой – пока только полторы недели. При этом текст интервью уже минимум дважды «приглажен» - мной и редактором. Мы не говорим о дословной расшифровке – это уже подготовленное к публикации по всем журналистским нормам интервью. При этом актуальность одного из них – о событиях 1 сентября, «подпротухивает» день ото дня. И зачем оно нам такое счастье нужно?

Ведь эти интервью – работа взаимная. Мне надо его взять, а респонденту надо его дать. Причем я знаю, что ему надо, не меньше, чем мне (из-за этой авторизации оно мне уже вообще не надо!). При этом выходит что? Я звоню, беседую, потом расшифровываю по полтора часа аудиозаписи (тоже удовольствие сомнительное), потом пишу из этого материал, потом редактор его «подутюживает», а потом – НАТЕ, высылаем его интервьюеру.

Но дело в том, что последний – не журналист - раз, не работает в нашем издании - два, а в третьих - преследует сугубо личные цели. Поэтому выходит не интервью, а ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МОНОЛОГ.

А я кто после этого? Биологическое автоматическое приложение к телефону-диктофону? Земляк Михаил Жванецкий про это писал еще в советские времена, как помню: «Не будем терять времени, дайте мне список ваших вопросов, вот список моих ответов». Вот мы к этому опять и пришли. Только теперь цензурой занимается не «специально приставленный человек», а сам интервьюер, именуя сей процесс весьма «запудернно-пафосно-современно-профессионально» - АВТОРИЗАЦИЯ.
А журналист? А журналист – «подай, принеси, пошел на, не мешай». Все вернулось на свои места. BACK IN USSR?

Доходит до безумия. Самый последний мой пример – питерские правозащитники ведут борьбу с госсайтами, чтобы те предоставляли всю открытую информацию об их деятельности, в том числе и финансовой, в открытый доступ. Судятся с сайтом «госзакупки» одной из южных республик, где для получения информации необходимо пройти регистрацию и АВТОРИЗАЦИЮ. Правозащитники молодцы – добили чинуш, незаконные ограничения на сайте сняты. Я беседую об этом с одним из участников сего процесса, «за уничтожение авторизации», и… он требует прислать перед публикацией информсообщение с его словами на… АВТОРИЗАЦИЮ. Финиш…

Сказка про белого бычка

Я могу привести много таких примеров. Больше всего удивляет то, что я чиновникам не даю возможности меня цензурировать – услышав, что это цензура и нарушение закона, они начинают «маневрировать», мол, да ладно вам, мы же от чистого сердца, чтоб все точно было, чтоб не было ошибок, так сказать, из самых самаритянских побуждений. Но «НЕТ» они понимают. Или общаются с тобой через факс по запросам, когда через 2 недели приходит отписка или вместо ответов на твои вопросы – пресс-релиз вылизывательного толка, на другую тему.

Но их то я как раз понимаю – у них суЧность такая. Трясясь ежедневно за свои посты, обманывая, плюя на принципы, оправдывая это тем, что жизнь сложная, надо семью кормить, а другие вообще вон чем занимаются. Им страшно за то, что может быть опубликовано, и естественная задача любого чиновника, работающего со СМИ – не сказать НИЧЕГО, или спеть сказку про белого и пушистого бычка, даже если в роли бычков выступают огромные и жирные боровы цвета высохшей грязи.

Но правозащитники! Люди, которые должны знать цену слову и цену свободы слова! Да, мы сейчас можем говорить о падении журналистики, что писаки совсем оборзели, что люди боятся общаться с прессой без «последующей холодной фильтрации», но ведь если себя так вести и думать об этом постоянно – так оно и будет! И авторизация сия этому только способствует.

Помню, как-то почитал дословную расшифровку своих слов из эфира «Радио Свобода», мда, думаю, мусора на языке много. Ребята один в один ставят расшифровку. Все четко. Сказано все было в прямом эфире – аудиозапись есть. Поначалу стало немного как-то не по себе – ну и разговор у меня. Ведь то, что я махал в студии руками, жестикулировал не хуже Фернанделя, строил гримасы – в буквах не отражается. А так – смешной текст со словами человека, который употребляет в пылу рассказа много слов-паразитов и выражений «для картинки».

Но потом подумал: «А ни фига – ЭТО МОИ СЛОВА, они были произнесены мной, что было – пусть будет, я от своих слов не отказываюсь. А что выглядит порой не ахти – значит, говорить надо лучше и чище». Не гоже на зеркало пенять, коли рожа крива.

Мне недавно сказал коллега с Дагестана – мол, авторизация, это некий знак уважения к интервьюеру, что-то с этикой связано. С этикой? А исправлять свои слова после того, как они были произнесены журналисту, а он, выполняя свою работу, их зафиксировал и вынес в печатный вид – это этично? Что получается? Человек во время разговора сказал не так, а потом «задним умом» решил переделать? Тогда есть вопросы не к журналисту, а к «переднему уму» интервьюера. Лично я с теми, кто просит текст на авторизацию, больше стараюсь не общаться.

По моему, они не искренни. Другие достойные, уважаемые люди общаются по телефону, и им не надо даже лишний раз напоминать, что я хочу их слова использовать в тексте – это уже само по себе подразумевается, раз я звоню и представляюсь. ЛЮДИ ПРИВЫКЛИ ОТВЕЧАТЬ ЗА СВОИ СЛОВА. А эти, требующие свои слова на «вычитку» и правку – не уверены в себе, не искренни и не честны перед журналистом, а соответственно, и перед всеми остальными. Они слабы и они могут соврать. А единожды солгавши…

А как же телевидение и радио, а прямые эфиры? Там слов из песни не выкинешь. Я понимаю, что у нас сейчас ток-шоу, записанные ранее и «вылизанные» выдают за пря мой эфир, но все же. Значит, ТВ и радио имеют приоритет над печатниками и интернетчиками? Что за дискриминация?

И главное – если человек просит у журналиста текст на авторизацию, значит, он заранее предполагает, что журналист может «накосячить», и не доверяет ему. А если не доверяешь – зачем вообще общаешься тогда? Зачем нужны тогда пресс-конференции? Присылайте ролики в редакции – пусть ставят, там уже все авторизовано.

И эта «робоавтооризация» сейчас – явление вполне обычное. Нет, что вы – цензуры у нас нет! У нас свобода слова, только слова пришлите на вычитку, вдруг это не те слова, для которых свобода…

Это мое мнение. И свою эту статью я себе на авторизацию подавать не буду.


P.S. Приведу еще два случая. Общаюсь с чиновником из пресс-службы МВД Дагестана. Ставлю его слова в текст. На следующий день разборки: «Вы там разговор записываете что-ли? И что прямо так все слова ставите? Вот из-за кого у меня с утра теперь разборки с кадыровской администрацией! Мы с вами теперь будем разговаривать только по запросам по факсу!» - бросил трубку.

А что было? Он в разговоре со мной, зная, что я журналист и беру у него комментарий, позволил себе некое довольно бахвальное высказывание, которое, по восточным обычаям, высказывать не стоило бы. Тем более, в адрес таких «чутких» людей. Я лишь поставил его слова. И теперь информацию с МВД Дагестана мне получить невозможно.

Второй случай. Я скрепя зубами от злости и от отчаяния расшифровывал интервью с Натальей Эстемировой, взятое у нее вечером накануне убийства. Когда я его писал – уже было все известно. От этого было тошно и стыдно. Наталья никогда не требовала ничего авторизовать, она просто помогала людям. Похитили человека – люди сразу к ней, она – информацию нам и в другие СМИ, мы – шум, после чего людей иногда освобождали. Со страху. Дьявол боится огласки. Если бы каждый разговор с Эстемировой я отсылал ей на авторизацию… думаю, статистика пропавших без вести людей в Чечне была бы намного страшней. Некогда было этой ерундой страдать, там дело надо было делать – людей спасать. Наталья спасала их, как вышло – ценой своей жизни.

Но Наталья оставалась честна до конца. Она говорила слова, которые другие боялись говорить, слова, только за произношение которых можно умереть…

Когда несчастный «говорун» в Центральном федеральном округе России, которого мы представляем под псевдонимом, просит прислать текст на авторизацию, рассказывая при этом о вещах, о которых любой может прочесть в Интернете – мне становится противно, обидно и страшно. Обидно – за таких, как Наталья Эстемирова, противно – чисто из личных побуждений человека, имеющего опыт работы в СМИ 91-95 годов. Страшно – за то, что с нами происходит. За то, что делают с журналистами и за то, что журналисты позволяют с собой делать.

И глядя на то, во что превратилась наша журналистика, глядя на своих некоторых коллег, самое обидное, что в голове есть такая мысль: «Мы сами достойны того, что имеем».

Вам высылать текст на авторизацию?

← Все новости